Дело по рассмотрению жалобы находившегося в Бутырской тюрьме военного топографа Степанова Н.С. на незаконный его арест
20 января - 31 марта 1920
ЦЕНТРАЛЬНОЕ БЮРО ЖАЛОБ И ЗАЯВЛЕНИЙ
Л.6
В Новоторжское уездное отделение Государственного контроля
От гр-ки Александры Павловой прож. в женск. монастыр.
Обращаюсь к Государственному контролю с просьбой облегчить участь моего родственника Николая Семеновича Степанова, военного топографа, гр-на Тверской губ. Новоторжского уе. Прямухинской вол. с. Кузьма-Демьян, ныне находящегося в заключении с 24 апр. 1919 г. в Бутырской тюрьме, мужская одиночная камера №99, рестованного по доносу за желание ввести Топографическую организацию в Красной армии.
Прилагаю при сем копию его заявления и копию медицинского свидетельства, поданных им следователю особого отд. В.Ч.К. тов. Ивановскому, который и ведет его дело. Надеюсь, что Государственный Контроль как защитник всего трудящегося народа подвинет настоящее дело вперед и даст возможность невинно заключенному страдальцу поработать на пользу Великой федеративной Республике и ея славных Вождей
Александра Павлова
29 декабря 1919
{жалобу направить в Московский народный Государственный Контроль - В. Ленин от 10/I 20 г}
Л.7
Заявление от заключенного в Бутырской тюрьме
Мужская одиночная камера
Степанов Николай Семенович, военного топографа, арестованного отделом В.Ч.К. как К-Р (контр-революционер)
<…> арестован 24 апр. 1919 г. в г. Изюме по доносу, уже сижу 6 1/2 мес. в строгой одиночке без всяких передач извне.
<…> на меня обратить прошу особенное внимание. На основании постановления В.Ц.И.К. об амнистии ко 2-ой годовщине Октябрьской революции, что В.Ц.И.К. считает возможным и необходимым облегчить участь всех тех, чьи преступления перед рабочим классом не вызывают ныне крайней необходимости лишения их свободы
<…> мое заключение вызвано доносом на меня, что я якобы нахожусь в заговоре против Советской власти, содействуя белогвардейцам, на следствии же должно было выясниться (иначе бы меня уже расстреляли), что в действительности такового заговора совершенно не было
<…>
Если же нельзя освободить меня и я должен продолжать заключение как преступник, всю цель жизни вижу в совершенствовании и в общем благе для всего человечества, а как специалист-топограф, стремящийся к наибольшему сохранению жизней рабоч. и крест., что видно из моего дневника и за что, по существу, сижу в заключении. И так как у меня нет никаких средств к существованию ни сейчас, ни после, а только собственный труд при здоровье, но мое здоровье пришло в крайний упадок, и если я еще дольше буду сидеть в заключении в нетопленой камере, т.е. жить как собака на улице в конуре, то не буду пригоден для работы в будущем, ибо имею уже 44 года. Кроме того, всему есть предел, даже камень лопается, если его перегреть, а тем более слабый человеческий организм (я, кроме этого, перенес в 1918 г. две операции и отсидел 4 мес. в тюрьме за стремление вести топографическиую организацию в Красной армии, т.е. за то же, за что и теперь). Мой организм, как видно из прилагаемого медицинского свидетельства (копия от 11 сент. с/г.) сейчас в еще худшем состоянии. Психически, в смысле духовных переживаний, уже предел перейден, а именно: мне послал отец 2 посылки сухарей, я расписался на повестках своевременно 8 и 14 октября, повестки помечены 4-5 октября, но посылок не получил. Их взяли-украли здесь, в центре Советской власти в Москве. Написал несколько заявлений об этом коменданту Бутырской тюрьмы - результатов никаких. Взяли эти посылки, и у кого? У глухого и слепого моего отца, крестьянина Тверск. губ., живущего исключительно на мою поддержку, живущего в селе, в котором нет ни одной лошади, ибо земли настолько мало, что негде и нечем кормить лошадей, поэтому для запашки полос нанимают в соседних деревнях. И своего хлеба хватает только до января, а то покупают, поэтому из каждого дома кто-либо живет в городе, чтобы зарабатывать денег для домашнего расхода. Я же 6 1/2 месяцев (а теперь 8) сижу и не только не могу ничего послать отцу для жизни, помочь ему, но даже не могу его защитить теперь, когда его обокрали - посылки, посланные сыну-заключенному за стремление к правде.
Я правды не найду сидя здесь, и защитить отца не в силах. И кроме того, я теперь на свое содержание беру с того же бедного измученного народа, и так же, может быть, отбирают последнее у слепого и дают мне, а они должны умирать с голоду. А потому переносить все это далее я не могу, и пусть меня за заслуги перед рабочими и крестьянами, за честное служение не за страх, а за совесть (подтверждение имеется в деле у следователя), расстреляют или разрешат доктору Бутырской тюрьмы выдать мне яд, с тем, что я должен отравиться, ибо так доктор не дает яда, я уже просил.
Так как правды и справедливости я не добьюсь, везде сплошное зло, люди в большинстве одной рукой творят сверхзверское злодеяние, а другой рукой путем доносов, наговоров и пр. прикрывают свое злоповедение, то мне, как убежденному вегетарианцу, чувствуя и зная все это, больше жить среди таких условий нет сил, если я даже не могу защитить глухого и слепого отца от ограбления по существу неслыханного, то на что же я годен? Только на пищу для червей.
Еще раз прошу не отказать в моей просьбе, или освободить, или уничтожить (неужели удел трудящихся - вечное страдание?) хотя бы ради последнего, и избавьте меня от страданий, ибо всю жизнь приходилось мне и без тюрьмы переносить страдание и унижение всех видов: в течение 6 1/2 месяцев строгое даже заключение не сняли с меня.
Вот как обращаются с крестьянскими детьми, а буржуи благоденствуют в лагерях. Разве это справедливо? Одно из двух. Если я преступник, расстреливайте меня, если нет - освобождайте, но нельзя устраивать пытку и издевательство над тем, кто честно защищает рабочих и крестьян, кто ни в чем не виноват и имеет одни заслуги. Непрерывно служу 20 лет топографом.
Л.8
Старший врач отделения Московской Центральной Пересыльной тюрьмы Н. Воскресенский