Баканичев Анатолий Ефимович, арестован 19 февраля 1948 года, обвинение - фашистская пропаганда, избиение военопленных. Заседание Вт МВО 22 мая 1948 года, приговор - 15 лет картожных работ за участие в избиении военопленного.

В здании Военного Трибунала Московского Военного Округа/ кажется, на улице Пушкина( Арбат д.37) / я был посажен в т.к. “бокс”. […] Назначение “бокса” - сломить, подавить психику заключенного, т.к. человеку, особенно впервые, оказавшемуся в закрытом со всех сторон ящике, где не только нельзя сесть, но и не всегда повернуться, становиться жутко. […] Часа через два дверь моего “бокса” открылась и надзиратель в форме офицера вывел меня в маленькую комнату со столом и стулом, дал мне лист обвинительного заключения, ручку и велел расписаться. Я прочитал уже мне известные и оставшиеся без изменения пункты обвинения, но расписаться отказался. “Почему?” - спросил офицер. “Потому, что в конце обвинения написано, что обвиняемый полностью признал себя виновным в предъявленных обвинениях. Это ложь. Я не признал себя виновным ни по одному пункту.” […]  “В таком случае - сказал он - распишись на другой стороне листа, что ты ознакомлен с предъявленным обвинением. Я расписался. Через час в сопровождении двух солдат и одного офицера я был введен в зал заседаний Военного Трибунала Московского Военного Округа. […] У окон  сидело человек десять военных, наверное, работники госбезопасности. […]Защитников не было, а какой защитник рискнул бы при Сталине защищать “врагов народа”? Суды за закрытыми дверями признак беззакония любой власти, показатель боязни властей своего народа.В зал вошел судья в военной форме и в звании генерал-майора и заседатели, также военные.Была подана команда встать.  […] Судьи зачитали предъявленное мне обвинение и спросили, признаю ли я себя виновным.Я отверг все пункты.

[…] Никто из свидетелей не дал против меня каких-либо отрицательных показаний. Вопросы о “фашистской пропаганде и об “уговорах военопленных не бежать из лагеря” вследствие своей абсурдности почти не упоминались.

[…] К концу заседания, как и положено, было предъявлено последнее слово обвиняемому. Я полностью отверг все предъявленные мне обвинения, в нескольких словах охарактеризовал свою свою деятельности в тот период, когда по мнению следствия было совершено “преступление”. Я заявил, что считаю свои действия правильными. Суд шел настолько гладко, что, казалось, развалились все пункты обвинения.

[…] Когда судьи пошли на совещание, то спровоздавший меня офицер охраны сказал мне :” Ну, брат, тебя оправдали, здесь до тебя такие дела слушались!”. В “боксе я отсидел  с полчаса, затем опять был введен в зал заседаний. В зале сидели те же лица. […] Вошли судьи и все встали. Судья начал зачитывать приговор. Он был, как и положено для военных, весьма краток: выброшена вся белиберда, которая была придумана в МГВ под метро на Белорусской площади в Москве.

“Именем Союза Советских Социалистических Республик за участие в избиении военопленного Соболева подвергнуть Баканичева А.Е, 15-ти годам каторжных работ”.

[…]Заседание Военного Трибунала Московского Военного Округа закончилось.

[…]Да, суд произвел на меня неизгладимое впечатление на всю жизнь. Я, хотя и не ждал милостей от сталинских властей, но такого решения явно не ожидал. Сразу же на ум приходит Достоевский:к нему судьба была не более милостивой. В том же возрасте, 28 лет, Достоевский был приговорен царским судом к смертной казни, которая позже была заменена 4-мя годами каторги. Достоевский описал жизнь каторжан во многих своих произведениях. Его вывод такой: “Никогда никого не исправила каторга”. Я могу только присоединиться к Достоевскому: мышление каторгой не исправишь, его эффективнее было бы лечить во времена крепостного права Достоевского у царских чиновников, в мои времена повальных концлагерей - у сталинских чиновников.