Синелобов Кирилл Степанович. Воспоминания.
[Осужден по статье 58-10 (антисоветская агитация)]
Л. 17 В спецтюрьму при ОКБ-7 в Болшеве под Москвой я прибыл этапом из Львова с остановками в тюрьмах Киева, Харькова и Матросская тишина в Москве. Этап длился с октября 1949 года до февраля 1950 года.
Л. 20 Открывается дверь камеры, с коек поднимаются лежащие зк, и я узнаю, что это тюрьма Матросская тишина и я в камере спецтюрьмы, где собраны специалисты разных профессий. Мне стало ясно, что изменение моего маршрута и всего тюремного бытия являются следствием разговоров начальника ОКСа ЛЭЗа а ГУЛАГе, и меня охватило чувство большой к нему благодарности.
Спецтюрьма была подчинена 4-му Спецотделу МВД, который силами заключенных специалистов выполнял разные проектные, исследовательские и производственные работы по выпуску опытных образцов новой техники. Специалисты, в соответствии с их профилем, разбивались на группы, которые организовывались при соответствующих промышленных предприятиях и назывались у зк «шарашками». ...
…
В Матросской тишине пробыл около месяца, тюремные условия были вполне удовлетворительные: спали на койках, окна большие без козырьков, вводили на прогулку, правда, не слишком регулярно, при выходе на воздух выдавали бушлаты, так как погода стояла холодная. Питание, к сожалению, было нормальное тюремное, голодноватое.
В конце января или в начале февраля вызвали из камеры меня и еще двоих с вещами, было ясно – опять на этап. В тюремном дворе выдали теплые пальто и посадили в грузовую машину с брезентовым верхом и бортами и открытым задним торцом. Вахтеров двое в гражданской одежде, ни собак, ни угроз, ни винтовок. … Вахтеры ведут себя корректно. Выехали из тюрьмы и движемся по Москве, по улицам, заполненным народом. … Какое-то странное ощущение полусвободы. Окончательно потрясло меня заявление вахтера, когда мы все сошли у Ярославского вокзала: «будем идти как знакомые, разговаривая». Так и пошли по Каланчевке и платформе до переполненной электричке. Мы уже знали, что едем в Болшево. … Я же всем происходящим был просто потрясен и порой глазами искал своих сопровождающих, боясь потеряться.
В Болшеве слабо освещенная платформа и далее, после недолгой прогулки по лесистой дачной местности, мы оказались перед высоким, глухим зеленым забором с вышками. Это одна из баз, в которой формировались «шарашки» различных профилей.
Л. 21 Из статьи Я. Голованова «1367 дней из жизни Андрея Туполева» /«Л. г.» 09.11.88/
«… В феврале 1939 года Туполева перевели в подмосковный поселок Болшево, где в лесу за забором с вышками размещалось особое техническое бюро НКВД СССР…» Сюда из лагерей, рудников, лесоповала и тюрем переводились политические зека, талантливые специалисты, работавшие до ареста в соответствующих областях науки и техники. «… В просторном спальном корпусе-бараке с чистым полом и голландскими печками, словно в огромной шкатулке, накапливались национальные сокровища – смелые идеи, конструкторские озарения, фантастические изобретения…» С этого первого состава уникальных специалистов, привезенных сюда при Туполеве и «… началось создание шараг-тюрем для талантов –интеллектуальных застенков в различных областях техники… Туполев подивился давно забытым простыням и сказал – Так замечательно. А работают у Вас где? КБ размещалось в другом, рабочем бараке…» Все было так и через одиннадцать лет, когда в феврале 1950 года я прибыл в этот центр формирования конструкторских бюро МВД. Пожалуй единственной разницей было то, что во времена Туполева начальником всех шараг был Давыдов, а теперь – Кравченко.
Основным принципом шараг было положение: зека не должен чувствовать, что он лишен свободы, в то время как в действительности он ее полностью лишен. Необходимо было, чтобы в полную силу заработали творческие способности невольника.
Л. 22 Исходя из этого администрация и командование внешне держались предельно корректно. Питание было не только сытное, но и вкусное. Пищу готовила специальная кухарка, была в столовой и обслуга, которая подавала пищу, убирала посуду; обслуга убирала помещения и зону. Пол в жилом бараке был некрашеным, и его надраивали прямо до белого цвета, это создавало впечатление какой-то домовитости. Одежда нам всем была выдана новая, обычная гражданская, включая теплое пальто и белые сорочки для «торжественных случаев» – встречи с начальством, с заказчиками и свидания с родными. Категорий питания было три. Все ведущие специалисты получали вторую. Это обеспечивало вполне достаточный рацион. Технический руководитель бюро – С. И. Богомолов, блестящий конструктор-механик, бывший инженер-полковник авиации, доцент Академии Жуковского и я имели первую. Думаю, что я был выделен как начальник отдела – специалист строитель, расчетчик и конструктор, разрабатывающий основной узел нашего изделия. В первой категории имелись излишества как в рационе, так и в меню. Даже папиросы выдавались высшего сорта. Хлеб в столовой лежал свободно на тарелках, столик, покрытый скатертью, на четверых, сервировка с глубокими и мелкими тарелками, конечно ложки, вилки и даже ножи. Я уже писал, какое поражающее впечатление произвело на нас отношение конвоиров при поездке из Матросской тишины в Болшево. Все каноны гулаговского этапирования были поставлены с ног на голову. Я и во Львове не голодал и находился в приемлемых бытовых условиях, поэтому на меня особое впечатление произвело именно это нравственное изменение. […]
Л 23 Рабочий день продолжался уже десять часов. Отличная библиотека, репродукторы, передачи включались негромко, ненавязчиво. Интересная мелочь. В первый день по приезде нас троих вновь прибывших оставили отдохнуть в жилом бараке. Бродя по нему, я обнаружил на одной из тумбочек роман Поль-де-Кока на французском языке, вот таков был состав зека. Наше КБ должно было разработать проект, выпустить рабочие чертежи и обеспечить изготовление опытных образцов 32- и 45-метровых пожарных автомехлестниц. До этого такие лестницы покупались за границей, и валютная стоимость их была высока. Поэтому наши работы всячески форсировались. Исходных материалов было мало, кое-что имелось по фирме «Магирус», но, к сожалению, главным образом по устаревшим образцам. Многое приходилось домысливать и решать самим. В Болшеве одновременно с нашим КБ по лестницам организовывалось еще одно КБ по другим видам противопожарной техники. Привезены в Болшево были и работники расформированной шараги, работавшей по авиадвигателям, так что народу всякого было порядочно. Усилиями Богомолова в наше КБ были взяты в основном конструкторы, инженеры и весьма опытные практики-механики. Надо сказать, что выбранные им практики в дальнейшем оказались незаменимыми работниками. Общий технический уровень состава был высокий, ведь единственной меркой при отборе была профессиональная значимость. Никаких лишних деятелей не было.
Помнится, начинало работу человек 15 – 20. Вольнонаемных сотрудников в Болшеве не было. Все организуемые шарашки были привязаны к промышленным предприятиям, которым надлежало осваивать производство разработанной заключенными техники.
С. И. Богомолов до Болшева был одним из руководителей авиашарашки, он хорошо знал, кто чего стоит, поэтому ему удалось подобрать сильный состав нового КБ. Взял несколько мастеров Л 24 «золотые руки», но типов вроде библиотекаря, хотя и опытного, но…стукача Безлюдова, о котором говорили: «На безлюдье и Безлюдов – человек», он, естественно, не брал.
Работая в Болшеве над техническим проектом и готовя первые рабочие чертежи основных узлов, мы несколько раз вдвоем с С. И. Богомоловым выезжали в Управление пожарной охраны (УПО) и Центральный НИИ по противопожарной обороне (ЦНИИПО) в сопровождении конвоиров в гражданском. УПО находилось в одном из больших домов МВД, построенных на Большой Лубянке, между домом 2, где помещалась ВЧК, и домом 14, где помещалась МЧК (быв. Демидовский особняк). Вход в УПО был с Фуркасовского переулка. ЦНИИПО помещалось невдалеке от Балашихи, по Горьковскому шоссе.
Позднее из Торжка я ездил на «Победе» в Минмашприбор, дом на Пр. Маркса, угол бывшей Софийки. Здесь я делал доклад. Конвоир мой сидел среди публики в зале заседаний. Удивительная ситуация, ведь многие в зале не знали о моем «особом» положении.
Очень большую роль в жизни заключенных играют свидания с близкими. Здесь это имело особо большое значение, так как переписка была строго лимитирована, в мое время одно письмо в 2–3 месяца, а раньше – еще реже. Свидания давались только с близкими родственниками.
Итак, производство пожарных автомехлестниц планировалось в Торжке, на заводе противопожарного оборудования (ППО).
В январе 1951 года был осуществлен наш переезд из Болшева в Торжок.