[Приложение: Альманах "Предлог" #4, 2000г.]
О том, как мои друзья и я оказались на Лубянке и что из этого получилось, подробно рассказала Лена Бубнова в статье "Дочь наркома" "Советской культуры" и в передаче "Взгляд".
Наша тюремная камера началась на Малой Лубянке в областной Госбезопасности с обычными методами тогдашнего следствия: одиночками, "конвейерами", угрозами и шантажом. Продолжилась она в высших сферах следственной части по особо важным делам на седьмом этаже Большой Лубянки. Перед нами, а вернее над нами, прошли громкие имена тогдашних следователей высшего ранга, героев процесса на Берией и его помощниками в 1953г.
Нам давали читать книги. Библиотека там была превосходная в основном из дореволюционных изданий и воспоминаний великих полярников. Должно быть, все, конфискованное у многочисленных жертв. Книги давали по числу сидящих в камере плюс одна, и меняли каждые две недели ( а может, и 10 дней). Не давали ничего современного актуального или пахнущего политикой, за одним курьезным исключением. Дважды в день на оправке надзиратель у входа в туалет выдавал аккуратно нарезанные листочки, оказавшиеся при рассмотрении кратким курсом истории ВКП(б) в журнале "Большевик".
Нас собрали четырнадцать душ; некоторые не знали друг друга вообще. Пятеро получило 10 лет, остальные от восьми до трёх. Мать одного из нас - Володи Сулимова - старая большевичка и вдова растреляного ( "10 лет без права переписки") оказалась в числе четырнадцати и получила ссылку в Красноярский край. Из первой пятерки двое умерли в лагерях ( Сухов и Сулимов). Остались на свете Валерий Фрид и я.
Бутырская тюрьма:
И в тюрьме бывает подлинная радость. У нас это была встреча с друзьям в Бутырке, в бане после объявления решения Особого совещания. Ах, эта бутырская старорежимная баня-просторная, отделанная крупным темно-зелёным кафелем с массивным медными кранами и узорчатым чугуным литьем полочек под ними.
И мы, ещё не чувствующие пропасти, отделяющий трехлетников от "схвативших червонец"
Первые - через год вышли по амнистии в связи с окончанием войны, вторые (кто выжил) оттянули весь срок, да ещё прихватили "вечной ссылки" по нигде не публиковавшемуся указу. "Вечная ссылка" завершилась реабилитацией в 56г.
В бане к нашей голой компании подошёл стриженный, как мы все, наголо, брюнет с тонкими чертами лица, по-тюремному бледный с желтоватым оттенком, назвал каждого из нас по фамилии и представился: "А я Кармаксов". Так состоялось знакомство с нашим однодельцем, о котором подолгу допрашивали каждого из нас, грозя очередной ставкой и изобличением в утаиваемой преступной связи.
После почти годичного следствия снова мы вместе, мы счастливы встречей - до этапа нас никто не уже не разлучит. В бывшей бутырской церкви в камере для осуждённых, где на сплошных одноярусных нарах и под ними 150 человек самого разного вида и сорта: молодые москвичи по 58-ой и армейские интенданты - "расхитители", советские командиры из финского плена, аморфной одноликой массой - западно-украинские мужики и немножко полу-блатных. За день-два выяснено однообразие следственных перипетий, все неясности, взаимные упреки и подробности лубянских месяцев. И с этим - все. Главное, мы живы, мы знаем: лагерь это тоже жизнь - "форма существования белковых тел". И вечерами после всех ежедневных процедур: проверка, оправка, пайка, кипяток, прогулка, обед, ужин, оправка - мы поем.
[Некоторые песни можно найти в Альманахе "Предлог" #4, 2000г.] (Приложение)