[Бутырская тюрьма - К.Г.]

"Л. 262. Жизнь в камере текла по проторенному руслу... <...> Л. 263. Разнообразия в жизнь не вносили и ежедневные процедуры, которые были связаны с выводом заключенных из камеры - оправки и прогулки. <...> Зато оживление вносили "дни", по которым обитатели камеры отсчитывали длительные промежутки времени. Это были дни лавочки и библиотеки, дни бани и "канцелярские дни", которые бывали примерно раз в две недели. Л 264. "Дни" были своего рода праздниками, подготовка к которым требует усиления активности и после которых остаются на некоторое время приятные воспоминания. Помимо физического и морального удовлетворения, которое давали одни из этих дней и надежд, которые порождали другие, сам процесс их проведения несколько отвлекал заключенных от мути повседневности и наполнял камеру деятельной сутолокой. Наиболее активными участниками этих "дней" были, естественно, их организаторы - члены соответствующих "органов самоуправления" камеры. Но и рядовые ее обитатели не оставались совсем в стороне. Если не все, то абсолютное большинство принимало в них то или иное участие и относилось к происходящему с большим или меньшим интересом. Люди внимательно следили за выполнением связанных с "днем" формальностей и нетерпеливо ждали, когда можно будет воспользоваться их результатами.
"Органы самоуправления" действовали в различных областях камерной жизни. <...> "Органы самоуправления" создавались в камере без соблюдения общепризнанных принципов формальной демократии. В камере не практиковалось выдвижение кандидатов на соответствующие должности, обсуждение кандидатов и предлагаемых ими программ, голосования, подсчета голосов и тому подобных непременных атрибутов демократической формы правления. Не было и твердо установленного числа членов того или иного "органа самоуправления". В камере действовала та первобытная демократия, которая еще не доросла до понимания необходимости соблюдения известных формальностей при вручении одним знаков власти над другими... Камерная демократия допускала к выполнению общественных функций всякого, кто был более или менее способен к соответствующей общественной деятельности и склонен к ней. И если случалось, что палку брал обитатель камеры, не обладающий необходимыми способностями для выполнения капральских (Л. 265) обязанностей, то так же просто, как брал, оставлял ее, чтобы ее поднял другой, более отвечающий своему назначению. Такая "форма правления" могла существовать в камере потому, что в ней не было места борьбе за власть. Каждый был занят собой и ему было не до того, чтобы стремиться к власти над другими.
Исключением из этого порядка было назначение старосты камеры. Основной функцией старосты было представительство камеры перед тюремной администрацией и ответственность перед ней за соблюдение населением камеры тюремных правил и порядков. Такие ответственные функции тюремное начальство не могло доверить человеку, избранному или выдвинувшемуся из среды обитателей камеры. <...> Поэтому староста назначался тюремным начальством. Надо, однако, отметить, что это мало помогало тюремной администрации полностью держать узников в руках, несмотря на всю смиренность и запуганность последних. Староста жил в одной камере и на равных правах со своими товарищами по заключению. Это обстоятельство сильно ограничивало его власть над сокамерниками. Староста не мог не считаться с общественным мнением камеры. <...>
Л. 266. "Органы самоуправления" представляли собой комиссии разного назначения - лавочная, библиотечная, культкомиссия, "комбед". Они ... комплектовались по принципу самоназначения. <...> Каждая комиссия имела тот минимум членов, без которого невозможна была ее работа. Максимальное число участников ограничивалось разве возможностью занять каждого каким-либо делом без того, чтобы он мешал работе остальных.
Самой ответственной была лавочная комиссия. В ее работе народ был кровно заинтересован. И суета, которую она вносила, была наибольшей. Лавочная комиссия составляла заказы в тюремную лавку, получала заказанные продукты и распределяла их между заказчиками. Самым кропотливым, требующим смекалки, опыта и сноровки было составление заказа и распределение полученных из тюремной лавки продуктов. Заказы обитателей камеры записывались на почтовых листках, которые вручались старосте под его личную ответственность. Эти листки надо было разлиновать так, чтобы в первой графе записывать фамилию заказчика, а в остальных количество заказанного продукта, обозначенного в заголовке графы. Составитель заказа должен был обладать необходимыми счетоводно-конторскими навыками и четким почерком. Проще было получение продуктов по заказу. Охотников ходить в тюремную лавку за получением продуктов было всегда больше, чем разрешал дежурный вахтер. "Поход" в лавку совершался под конвоем и само получение продуктов не представляло интереса. К тому же на обратном пути приходилось таскать вверх по лестнице тяжелые мешки с продуктами. И все же многих манила возможность вырваться хотя бы на самое короткое время из смрадной атмосферы камеры и немного размяться. Поэтому приходилось устанавливать очередь направляемых за продуктами в тюремную лавку.
Самой сложной и кропотливой работой лавочной комиссии было распределение полученных из лавки продуктов. Эта работа требовала известного искусства и хорошего глазомера. Тюремная лавка отпускала (Л. 267) продукты оптом на всю камеру. Лавочной комиссии, не располагавшей никакими приспособлениями для взвешивания и отмерывания, приходилось распределять одни предметы счетом, другие отмерывать столовой ложкой или чайной чашкой, третьи просто на глазок. Например, чтобы правильно распределять сахар, было высчитано, что килограмм сахара содержит около ста двадцати пяти кусков средней толщины. Куски сахара выкладывались на столе столбиками по ста грамм в каждом и обитателям камеры выдавалось количество столбиков, соответствующее его заказу. Лук, чеснок, огурцы, помидоры раскладывались на кучки, которые должны были быть равноценны по объему и качеству. <...> Чтобы ускорить дело, распределение отдельных продуктов поручались отдельным членам лавочной комиссии, которые должны были обладать необходимым опытом и способностями, исключающими недовольство и нарекания."

Л. 267. "...население камеры было разнородно по имущественному положению. Была группа камерной "буржуазии"... Она состояла, главным образом, из людей практичных, запасливых, дальновидных, предусмотрительных. <...>
Около половины населения камеры принадлежало к категории людей среднего достатка. Они... ушли при аресте из дому налегке. Эти могли несколько разнообразить тюремное меню и кроме продуктов покупать в тюремной лавке туалетное мыло, зубной (Л. 268) порошок и тому подобную роскошь, благодаря денежным передачам с воли. <...> Размеры передач как у этой, так и у первой группы, колебались в значительных пределах, не превышая... разрешенного максимума - пятьдесят рублей в месяц. Были и такие мизерные передачи, которые представляли ценность не столько своим материальным значением, сколько тем, что символизировали милую сердцу заботу оставшихся на воле родных и близких. <...>
Значительное число заключенных не имело никаких связей с волей и не получало никаких передач. Эта группа никогда не составляла меньше четверти населения камеры. <...> Люди этой группы были вынуждены довольствоваться тюремным пайком, состоявшим из достаточно обильной по объему, но однообразной, грубой и бедной витаминами пищи. <...> О группе неимущих и призван был заботиться "комбед".
Работа "комбеда" наталкивалась на серьезные затруднения. Главным препятствием была взаимная отчужденность обитателей камеры, (Л. 269) подозрительность и недоверие друг к другу. <...> Кое-кому... удавалось зарабатывать разного рода услугами "имущим" - штопали носки, чинили одежду и белье, драили парашу и производили уборку в их очередь. Последнее осуждалось большинством камеры и вызывало нападки на "бар", брезгающих черной работой и бессовестно эксплуатирующих нуждающихся товарищей. <...>
С другой стороны работу "комбеда" затрудняли и "имущие". Большинство из них более или менее охотно делали отчисления в пользу "комбеда". Были такие, кто отчислял в фонд "комбеда" больше установленного минимума. Но наряду с ними были и такие, кто отказывался делать отчисления в пользу нуждавшихся товарищей".

[Сначала "комбед" функционировал легально (отчисления в его пользу учитывались в заказе в лавку, заявки "неимущих" учитывались отдельной графой), однако затем он был запрещен. - К.Г.]

Л. 270: "После запрещения "комбеда" этот термин остался в словесном обороте камеры, но он уже обозначал не специальный орган самоуправления, а функцию помощи нуждающимся. Ее выполняли члены лавочной комиссии, главным образом, те, кто составлял заказ в тюремную лавку..."

Л. 492. "...разгрузка камеры была для ее обитателей неоценимым благом. <...> Не успели обитатели камеры освоиться с достигнутым благополучием, как столкнулись с новым проявлением заботы тюремной администрации о своих питомцах. В одних из банных дней заключенные обнаружили в бане "механическую" сушилку для сушки стиранных в бане вещей. Мнения разделились. Одни утверждали, что сушилка специально сконструирована и установлена для удобства заключенных. Скептики не верили, что тюремная администрация станет простирать свою заботу настолько, чтобы заниматься специальным конструированием сушилки. <...> Спор о степени озабоченности тюремной администрации удобствами заключенных и о значении сушилки как нового вестника перелома быстро прекратился. Возможность нормальной сушки стиранных в бане вещей так обрадовала всех, что было мало охотников вдаваться в особенности конструкции сушилки и в оценку того, кем и сколько (Л. 493) изобретательности и труда положено на то, чтобы сушилка появилась на свет и о чем она сигнализирует. <...>"
Л. 493 "Стиранные вещи развешивались на перекладине выдвижного станка, который затем задвигался в свое гнездо, оборудованное паровым обогревом и вытяжкой. Станков было мало и стиранные вещи приходилось навешивать друг на друга. <...> Чем раньше каждый успевал выстирать свои вещи, чем тщательнее он их отжимал и расправлял на перекладине и чем меньше времени станок оставался вне своего гнезда, тем лучше вещи высыхали, пока люди мылись в бане. Дело таким образом зависело прежде всего от проворства каждого, от его умения быстрее и лучше справляться со стиркой и от согласованности действий тех, кто пользовался одним станком.
... пришлось отказаться от анархической вольницы, господствовавшей в бане, когда каждый сам устанавливал для себя порядок купанья и стирки. Прежде всего надо было постирать и развесить стиранные вещи и только после этого купаться. Новый порядок ... стал обязательным для всех моющихся без каких-либо специальных указаний и нажима с чьей бы то ни было стороны".

[Про войну - К.Г.]
Л. 572: "Как-то после обеда в камеру впустили рабочего с длинной лестницей-стремянкой. Взобравшись на лестницу, рабочий стал возиться с лампочкой под потолком. Сначала обитатели камеры решили, что рабочий стирает пыль с лампочки.
- Гигиену наводят, - шепнул кто-то из соседей Раскина. - Кстати и светлее станет и не придется слепить глаза.
Когда рабочий вывинтил лампочку и положил ее в карман, заключенные решили, что вместо слабой лампочки, при которой вечером было трудно читать, камера получит более яркую. Но наблюдавшие за манипуляциями рабочего вдруг заметили, что вместо белой лампочки он ввинчивает синюю. Такого сюрприза никто не ожидал. (Л. 573) Когда рабочий ушел, один из бывших военнослужащих авторитетно заявил: синий свет маскировочный, следовательно, готовится или уже идет война. Все без исключения заинтересовал вопрос: с кем война. <...>
Впрочем, камеру не так уж сильно интересовало, с кем воюет или собирается воевать Советский Союз. Важнее был сам факт войны и возможные его последствия для обвиняемых по пятьдесят восьмой статье".
Л. 574: "После смены лампочки в камере с наступлением вечера воцарялся мрак, навевавший смертную тоску. Помимо бередивших душу тревожных дум о войне и ее последствиях мрачное состояние духа обитателей камеры усугублялось теми неудобствами, которые причинял синий свет. Мерцавшая под потолком синяя лампочка давала так мало света, что читать при ней было совершенно невозможно". Л. 575: "Но и ... краснобаи и шутники чувствовали себя неуютно в потустороннем свете синей лампочки, превращавшем камеру в первобытную пещеру, окутанную тенями потухающего костра. Была сделана попытка заполнить пустоту вечера организованным культмероприятием. Но к этому времени в камере не осталось никого, кто мог бы чем-нибудь занять ее обитателей. <...> Свое дело сделала и прочная стабилизация населения камеры, в которой последние несколько недель не появилось ни одного нового лица. Полностью оторванные от мира люди надоели друг другу и не было ни желания, ни сил одолевать владевшую всеми инерцию безразличия".